Ровно сто лет назад, 9 августа 1916 г., в возрасте всего лишь 33 лет скончался хрупкий меланхоличный туринец по имени Гвидо Гоццано (Guido Gozzano). Он всю жизнь страдал от чахотки, мечтал совершать путешествие в далекую Индию и собирал коллекцию бабочек. Кроме того, он довольно плохо учился на юридическом факультете университета родного Турина и – по совместительству – блестяще писал стихи.
Несмотря на относительно короткий творческий путь, вклад Гоццано (1883-1916) в процесс становления итальянской поэзии современности трудно переоценить. Он не принадлежал ни к одному литературному движению; хотя его часто относят к «сумеречным» поэтам (i poeti crepuscolari), его личность была слишком разносторонней и многогранной, чтобы его можно было объединить с другими представителями этого условного течения итальянского декаданса, к тому же не имеющего ни программы, ни общих печатных органов. Гоццано не писал манифестов, не занимался политикой или общественной деятельностью. И именно в силу этих особенностей его характера в историях литературы, антологиях и хрестоматиях этот поэт до сих пор остается в тени более канонических и харизматичных фигур — таких, как Габриэле Д’Аннунцио или Джованни Пасколи. Тем не менее, вряд ли существует другой итальянский поэт эпохи модерна столь же созвучный восприятию современного читателя, как Гоццано, чьи стихи одновременно проникнуты тонкой иронией и невероятными остроумием (кстати, именно эти черты ярче всего воплощают в себе специфику итальянского характера, итальянского взгляда на мир).
С самых первых проб пера Гоццано противопоставляет свои тексты торжественной риторике тогдашней поэзии, главным ориентиром которой был «лебедь» и «пророк» Д’Аннунцио. Молодой Гвидо очень рано понял, что тяга к эпосу, ницшеанство и жизнетворчество, во многом определяющие дух того времени, рано или поздно неизбежно сталкиваются с прозаизмом настоящей жизни. Ключевое понятие в поэтической системе Гоццано – четкое и осознанное «преодоление символизма». Гоццановская поэтика имеет много общего с русским акмеизмом, при всех различиях в историческом контексте, мировоззрении и менталитете. Перед нами предстает поэт, жаждущий достичь вершины бытия, находясь среди мелочей провинциального быта. По словам Эудженио Монтале (1896-1981), другого крупнейшего итальянского поэта XX века и представителя следующего поколения писателей, самая оригинальная черта Гоццано заключается в «столкновении торжественно-поэтического и прозаичного начал» («cozzare di aulico e prosastico»). Это ярко отражается и в его стиле, ведь Гоццано прекрасно знал всю итальянскую поэтическую традицию от Данте до Леопарди и вплоть до уже упомянутого Д’Аннунцио, и умел очень ловко играть со стилистическими регистрами, чтобы подчеркнуть противоречие между романтизмом мысли и прозаизмом реальности, особенно на уровне лексики и сюжетов. Пожалуй, только у него «Ницше» может рифмоваться с «рубашками» (пара «Nietzsche – camicie» быстро стала хрестоматийной), а «Прекрасная Дама» обретает новую ипостась то в девушках-сладкоежках, поедающих пирожные в туринских кондитерских, то в простоватой дочке помещика-обывателя, то в уже явно стареющей подруге университетских лет, не скрывающей свой возраст…
В стихах Гоццано, на первый взгляд «традиционных» по форме, всплывают тонкие игры с метрикой, с рифмами и – что важнее всего – с лексикой: обращение к фоносемантическим ассоциациям, паронимии и параномазии делают из него новатора-авангардиста avant la lettre. Важно также, что в его стихах повествовательный элемент получает гораздо большее развитие, чем у его современников. Гоццано неспешно беседует с читателем и с самым собой, рассказывает о своем жизненном опыте, о неосуществленных мечтах и об упущенных возможностях – как в личном, так и в публичном пространстве.
Важную роль во всем этом играет и фон действия – Турин эпохи модерна, своего рода итальянский Париж, буржуазный и благополучный «город, благоприятствующий удовольствию» («città favorevole ai piaceri» – из стихотворения «Турин»), бывшая столица новорожденной объединенной Италии. Тем не менее, славные времена, когда этот город была «идеальным» центром патриотических движений Рисорджименто, уже давно позади. В Турине, образы которого встречаются чуть ли не во всех стихотворениях Гоццано, Гвидо выпивает в элегантных кафе, гуляет по центральной площади Кастелло, ходит по литературным салонам, катается на коньках в парке Валентино и ощущает несоответствие реальности собственным ожиданиям: он слишком поздно родился, настоящих единомышленников нет, он никогда не сможет найти себе место среди сонной повседневности самодовольной итальянской буржуазии и смириться с маленьким миром, со скромным счастьем без прорывов, без претензий и без поэзии. И в конце концов Гоццано осознает, что его романтические мечты – это всего лишь абстрактные химеры. Гвидо местами притворяется «сентиментальным юношей-романтиком» («un sentimentale giovane romantico» – из стихотворения «Синьорина Феличита»), но в глубине души он знает, что это только маска, над которой он сам часто смеется – иногда горько, иногда нежно, иногда цинично. Благодаря склонности к рефлексии и своему критическому мышлению, Гоццано раскрывает нам (всегда с неповторимым чувством юмора) бессмысленность своего положения, указывая на себя как на простую недолговечную вещь среди других недолговечных вещей, на «двуногую штуку, именуемую гвидо гоццано» («un coso con due gambe / detto guidogozzano» из стихотворения «Возмездие» – «Nemesi», 1907).
В следующих сериях этого цикла мы предлагаем вашему вниманию некоторые из самых выдающихся стихотворений Гоццано:
Прекрасная дама в кондитерских. Гвидо Гоццано и женщины, или преодоление романтизма – часть 1 ;
«Та, которую я мог бы полюбить». Гвидо Гоццано и женщины, или преодоление романтизма – часть 2.